ДВЕРЬ.
Черная стальная дверь открывалась с помощью кодового замка, нужные кнопки которого так отполировались, что их можно было определить даже при свете луны. К моменту моего появления в доме, возведенном еще при Хрущеве в низине улицы Ленина, личинка замка перестала нормально вставать на место, и жильцы-пенсионеры, не желая прилагать лишних усилий, оставляли доступ в подъезд свободным. Почти каждое утро я просыпался от хлопков тяжелого стального полотна и нехотя слушал болтовню дворников, усердно скребущих куцыми метлами асфальт. ( Добросовестность работников жэка объяснялась тем, что в одной из квартир четырехэтажного дома, проживала одинокая коммунистка, занимавшая в «славные» годы ответственную должность и прослывшая своей требовательностью к коммунальщикам.)
До «болезни» многострадальной двери никому не было дела, и хлопки с каждым разом становились все громче и безжалостней, отзываясь в моей голове, как удары молота по пустой железной бочке. С особой злостью к «тупому железу» относился мужик, с рассвета шатающийся за пивом в ларек. Опохмелившись, дядя выходил покурить, и мне от дыма его папирос приходилось прикрывать форточку.
«Дверь надо закрывать!» – срывался он, как цепной пес, на соседей.
«Но ты же здесь стоишь», – огрызнулся как-то на замечание молодой парень и толкнул дверь так, что отскочила штукатурка.
Когда пришли собирать деньги на новую дверь, я воодушевился. Однако радоваться пришлось недолго. «Откройте дверь, пожалуйста», - начали вскоре надоедать разносчики бесплатных газет, когда я снимал трубку домофона.
«Мама, пусти, это я, твой сын», - периодически ныл под моим окном мужчина в джинсах.
В ответ милый старческий голосок отвечал: «Приходи трезвым»
«Мама открой дверь, мне стакан чая только», - настаивал неряшливый бородач.
«Трезвым приходи», – ласково «резала» его старушка.
« Мама, пусти, ведь я родной сын, кровь твоя», - умолял уже «борода».
«Пущу, когда придешь трезвым», - голосом радиосказочницы «рубила концы» затворница.
«Ну мразь, гадюка! – менял тактику гость. – Открой, я тебя прошу, ведь я твой сын, единственный…»
«Я сказала тебе, приходи трезвый», – тепло выдвигала невыполнимое условие мать.
«Чтоб ты сдохла, тварь…» - ворчал убитый горем проситель, покидая крыльцо, но на следующий день снова стоял под дверью, разлучившей его, возможно, с единственным близким человеком.
